Неточные совпадения
«Да, да, как это было? — думал он, вспоминая сон. — Да, как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет, не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был в Америке. Да, Алабин давал обед на стеклянных
столах, да, — и
столы пели: Il mio tesoro, [Мое сокровище,] и не Il mio tesoro, a что-то
лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они же женщины», вспоминал он.
— Возьмите, возьмите эти ужасные книги! — сказала она, отталкивая лежавшие пред ней на
столе тетради. — Зачем вы дали их мне!.. Нет, всё-таки
лучше, — прибавила она, сжалившись над его отчаянным лицом. — Но это ужасно, ужасно!
— Могу сказать, что получите первейшего сорта,
лучше которого <нет> в обеих столицах, — говорил купец, потащившись доставать сверху штуку; бросил ее ловко на
стол, разворотил с другого конца и поднес к свету. — Каков отлив-с! Самого модного, последнего вкуса!
— Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я полагаю даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта трубки не только за
столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя
лучше.
— Точно-с, Павел Иванович, — сказал Селифан, оборотясь с козел, веселый, — очень почтенный барин. Угостительный помещик! По рюмке шампанского выслал. Точно-с, и приказал от
стола отпустить блюда — оченно
хорошего блюда, деликатного скусу. Такого почтительного господина еще и не было.
— Ну ж, паны-браты, садись всякий, где кому
лучше, за
стол.
У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть не губернатор,
стол накрывался иной раз на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или,
лучше сказать, Людвиговну, туда и на кухню бы не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна положила до времени не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно надо будет сегодня же осадить и напомнить ей ее настоящее место, а то она бог знает что об себе замечтает, покамест же обошлась с ней только холодно.
— Из-за голубей потерял, — говорил он, облокотясь на
стол, запустив пальцы в растрепанные волосы, отчего голова стала уродливо огромной, а лицо — меньше. —
Хорошая женщина, надо сказать, но, знаете, у нее — эти общественные инстинкты и все такое, а меня это не опьяняет…
— Перестаньте защищать злостных банкротов, — гремел Хотяинцев, положив локти на
стол и упираясь в него. — Партию вашу смазал дегтем Азеф, ее прикончили ликвидаторы группы «Почин» Авксентьев, Бунаков, Степа Слетов, бывший мой приятель и сожитель в ссылке,
хороший парень, но не политик, а наивнейший романтик. Вон Егор Сазонов застрелился от стыда за вождей.
В светлом, о двух окнах, кабинете было по-домашнему уютно, стоял запах
хорошего табака; на подоконниках — горшки неестественно окрашенных бегоний, между окнами висел в золоченой раме желто-зеленый пейзаж, из тех, которые прозваны «яичницей с луком»: сосны на песчаном обрыве над мутно-зеленой рекою. Ротмистр Попов сидел в углу за
столом, поставленным наискось от окна, курил папиросу, вставленную в пенковый мундштук, на мундштуке — палец лайковой перчатки.
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в кости висков. Дома он с минуту рассматривал в зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших волосах, отметил, что щеки стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка уже не идет,
лучше сбрить ее. Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит на
стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой ниже пояса.
—
Лучше помогите-ка мне
стол накрыть, ужинать пора.
— Я догадалась об этом, — сказала она, легко вздохнув, сидя на краю
стола и покачивая ногою в розоватом чулке. Самгин подошел, положил руки на плечи ее, хотел что-то сказать, но слова вспоминались постыдно стертые, глупые.
Лучше бы она заговорила о каких-нибудь пустяках.
— Да, как будто нахальнее стал, — согласилась она, разглаживая на
столе документы, вынутые из пакета. Помолчав, она сказала: — Жалуется, что никто у нас ничего не знает и
хороших «Путеводителей» нет. Вот что, Клим Иванович, он все-таки едет на Урал, и ему нужен русский компаньон, — я, конечно, указала на тебя. Почему? — спросишь ты. А — мне очень хочется знать, что он будет делать там. Говорит, что поездка займет недели три, оплачивает дорогу, содержание и — сто рублей в неделю. Что ты скажешь?
Белые двери привели в небольшую комнату с окнами на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В углу, в цветах, помещалось на мольберте большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У
стола — три глубоких кресла, за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним —
хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
— Ничего, — говорил смущенный Обломов, — ты знаешь, я всегда был не очень рачителен о своей комнате… Давай
лучше обедать. Эй, Захар! Накрывай скорей на
стол. Ну, что ты, надолго ли? Откуда?
— Врешь, переедешь! — сказал Тарантьев. — Ты рассуди, что тебе ведь это вдвое меньше станет: на одной квартире пятьсот рублей выгадаешь.
Стол у тебя будет вдвое
лучше и чище; ни кухарка, ни Захар воровать не будут…
— И в самом деле по оказии-то
лучше, — отвечал Илья Иванович и, пощелкав перо об
стол, всунул в чернильницу и снял очки.
Он подал просьбу к переводу в статскую службу и был посажен к Аянову в
стол. Но читатель уже знает, что и статская служба удалась ему не
лучше военной. Он оставил ее и стал ходить в академию.
— Oui, oui, il est charmant… [Да, да, он очень мил… (франц.)] знает анекдоты, но
лучше позовем потом. Мы позовем его, и он нам все расскажет; mais apràs. Представь, давеча
стол накрывают, а он и говорит: не беспокойтесь, не улетит, мы — не спириты. Неужто у спиритов
столы летают?
Все остальное было более, нежели просто: грубый, деревянный
стол, такие же стулья и диван — не
лучше их.
Товарищи мои заметили то же самое: нельзя нарочно сделать
лучше; так и хочется снять ее и положить на
стол, как presse-papiers.
«Ух, уф, ах, ох!» — раздавалось по мере того, как каждый из нас вылезал из экипажа. Отель этот был
лучше всех, которые мы видели, как и сам Устер
лучше всех местечек и городов по нашему пути. В гостиной, куда входишь прямо с площадки, было все чисто, как у порядочно живущего частного человека: прекрасная новая мебель, крашеные полы, круглый
стол, на нем два большие бронзовые канделябра и ваза с букетом цветов.
Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика
хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно можно посадить у себя за
стол, хотя, конечно, на скромное место.
Купили два дивана,
стол к дивану, полдюжины кресел, по случаю; заплатили 40 руб., а мебель
хорошая, рублей сто надо дать.
Полозов уломался, убедился, но вместо уступки ударил кулаком по
столу и сказал с сосредоточенною решимостью: «Умрет, так умрет, — пусть умирает: это
лучше, чем чтобы была несчастна.
— Что же читать! — воскликнула она и, бросив книгу на
стол, прибавила: — Так
лучше пойду дурачиться, — и побежала в сад.
Кто приходил и кому хотелось есть, тот садился за
стол, вертел его направо, вертел его налево и управлялся как нельзя
лучше.
Жена рыдала на коленях у кровати возле покойника; добрый, милый молодой человек из университетских товарищей, ходивший последнее время за ним, суетился, отодвигал
стол с лекарствами, поднимал сторы… я вышел вон, на дворе было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило на снег, точно будто сделалось что-нибудь
хорошее; я отправился заказывать гроб.
— Что ты, Конон, дремлешь? — скажет ему кто-нибудь, — ты бы
лучше посмотрел, что сала на
столе в буфете накопилось, да вычистил бы.
— Помилуйте, сударыня, нам это за радость! Сами не скушаете, деточкам свезете! — отвечали мужички и один за другим клали гостинцы на круглый обеденный
стол. Затем перекидывались еще несколькими словами; матушка осведомлялась, как идут торги; торговцы жаловались на худые времена и уверяли, что в старину торговали не в пример
лучше. Иногда кто-нибудь посмелее прибавлял...
За другим
столом сидит с книжником человек с
хорошим именем, но в худых сапогах…
Эта неожиданность произвела эффект в не готовом к тому, или,
лучше сказать, в готовом, но не к тому, обществе. Евгений Павлович даже привскочил на своем стуле; Ганя быстро придвинулся к
столу; Рогожин тоже, но с какою-то брюзгливою досадой, как бы понимая, в чем дело. Случившийся вблизи Лебедев подошел с любопытными глазками и смотрел на пакет, стараясь угадать, в чем дело.
— Да ведь это
лучше же, Ганя, тем более что, с одной стороны, дело покончено, — пробормотал Птицын и, отойдя в сторону, сел у
стола, вынул из кармана какую-то бумажку, исписанную карандашом, и стал ее пристально рассматривать. Ганя стоял пасмурный и ждал с беспокойством семейной сцены. Пред князем он и не подумал извиниться.
И Лебедев потащил князя за руку. Они вышли из комнаты, прошли дворик и вошли в калитку. Тут действительно был очень маленький и очень миленький садик, в котором благодаря
хорошей погоде уже распустились все деревья. Лебедев посадил князя на зеленую деревянную скамейку, за зеленый вделанный в землю
стол, и сам поместился напротив него. Чрез минуту, действительно, явился и кофей. Князь не отказался. Лебедев подобострастно и жадно продолжал засматривать ему в глаза.
Лаврецкий хотел удалиться, но его удержали; за
столом генерал потчевал его
хорошим лафитом, за которым генеральский лакей на извозчике скакал к Депре.
Основа понял неловкое положение старика Горбатого и пригласил его сесть к
столу и расспрашивал его обо всем, как
хороший знакомый…
— Больше того не скажут, што было! — отрезал Кирилл и даже стукнул кулаком по
столу. — Што больно гонишь? Видно, забыла про прежнее-то?.. Не
лучше Аграфены-то была!
Отпивши чай, все перешли в гостиную: девушки и дьяконица сели на диване, а мужчины на стульях, около
стола, на котором горела довольно
хорошая, но очень старинная лампа.
— Бахарева может наливать чай, — говорил он, сделав это предложение в обыкновенном заседании и стараясь, таким образом, упрочить самую легкую обязанность за Лизою, которой он стал не в шутку бояться. — Я буду месть комнаты, накрывать на
стол, а подавать блюда будет Бертольди, или нет,
лучше эту обязанность взять Прорвичу. Бертольди нет нужды часто ходить из дому — она пусть возьмет на себя отпирать двери.
— Так, так, так, — сказал он, наконец, пробарабанив пальцами по
столу. — То, что сделал Лихонин, прекрасно и смело. И то, что князь и Соловьев идут ему навстречу, тоже очень хорошо. Я, с своей стороны, готов, чем могу, содействовать вашим начинаниям. Но не
лучше ли будет, если мы поведем нашу знакомую по пути, так сказать, естественных ее влечений и способностей. Скажите, дорогая моя, — обратился он к Любке, — что вы знаете, умеете? Ну там работу какую-нибудь или что. Ну там шить, вязать, вышивать.
Дед замолчал и уныло
Голову свесил на грудь.
— Мало ли, друг мой, что было!..
Лучше пойдем отдохнуть. —
Отдых недолог у деда —
Жить он не мог без труда:
Гряды копал до обеда,
Переплетал иногда;
Вечером шилом, иголкой
Что-нибудь бойко тачал,
Песней печальной и долгой
Дедушка труд сокращал.
Внук не проронит ни звука,
Не отойдет от
стола:
Новой загадкой для внука
Дедова песня была…
— Чем человека посылать, поди-ка
лучше ты, Коко, — сказал он мне. — Ключи лежат на большом
столе в раковине, знаешь?.. Так возьми их и самым большим ключом отопри второй ящик направо. Там найдешь коробочку, конфеты в бумаге и принесешь все сюда.
На другом
столе, покрытом другого рода, но не менее богатой скатертью, стояли на тарелках конфеты, очень
хорошие, варенья киевские, жидкие и сухие, мармелад, пастила, желе, французские варенья, апельсины, яблоки и трех или четырех сортов орехи, — одним словом, целая фруктовая лавка.
— Пять тысяч — самая христианская цена. И деньги сейчас в
столе — словно бы для тебя припасены. Пять тысяч на круг! тут и худая, и
хорошая десятина — всё в одной цене!
Ужин прошел весело. Сарматов и Летучий наперерыв рассказывали самые смешные истории. Евгений Константиныч улыбался и сам рассказал два анекдота; он не спускал глаз с Луши, которая несколько раз загоралась горячим румянцем под этим пристальным взглядом. M-r Чарльз прислуживал дамам с неизмеримым достоинством, как умеют служить только слуги
хорошей английской школы. Перед дамами стояли на
столе свежие букеты.
Воздух был пропитан дымом
хороших сигар, окурки которых валялись по окнам и на
столе.
Он давно уже отвык от
хорошей семейной обстановки, от приличной и комфортабельной мебели, от порядка за
столом.
На
столе стояли три бутылки — с белым и красным вином и с мадерой, — правда, уже начатые и заткнутые серебряными фигурными пробками, но дорогие,
хороших иностранных марок.
За
столом каждый кусок, который мы брали, следила глазами, а если мы не ели, так опять начиналась история: дескать, мы гнушаемся; не взыщите, чем богата, тем и рада; было ли бы еще у нас самих
лучше.